В Омском ТЮЗе при содействии Владимира Золотаря, Олега Теплоухова и Руслана Шапорина прошла лаборатория по текстам Ганса Христиана Андерсена, что само по себе уникально. Не связанные юбилейными обязательствами или иной принадлежностью, театр вспомнил о прекрасных сказках, причем постарался вовлечь в лабораторию разные творческие силы города. Но результат не назовешь этапом в изготовлении спектаклей детского репертуара - как раз сумрачные сказки Андерсена взывали к театру сугубо серьезному, большей частью взрослому.
Интересной была работа омской труппы современной хореографии "нОга" (хореограф Ольга Горобчук). Спектакль назывался "Рыба", и это были вольные мотивы в русле "Русалочки". Медлительные морские движения, режущие крабьи перемещения, тягучие подтягивающиеся телескопические порывы. "Русалочка" у Андерсена о том, что чувство любви всегда сопряжено с болью, не бывает любви без мучительства. И тут рассуждение хореографа выросло в дискуссию о свободе и несвободе, о том, что чувство боли свойственно и тем, и другим, о том, как жить в морской стихии, как жить в несвободной телесности, в раковине, коконе, со спеленутыми ногами. Сперва мы видим рыб в аквариуме, и это жуткое переплетение полумертвых тел, выложенных друг на друга, «полуфабрикатов», как говорили на дискуссии, моментально отсылает нас к картинам тоталитаризма и военщины XX века. Зоопарк для людей, зажатость, спертость воздуха. Рыбы совершают побег в открытый океан, это мужчины, чьи ноги закутаны в пленку. Женщины освобождают мужчин от их «скорлупы», и затем вольно, игриво шалят с пустым аквариумом: катаются на нем, безумствуют. Так, атрибут насилия и тотального контроля, символ мучительства оказывается в иные времена детской песочницей, немного устрашающей, но безвредной. И снова хореограф показывает нам, как исключительная радость свободы чревата диктатурой: в руках то одного, то другого героя мелькает треуголка Наполеона. Кто палку взял, тот и капрал - кому-то воля чужая очень не по нраву, возникает желание подчинения. И вот уже вчерашние мученики оказываются охранителями - загоняют женщин в аквариум и аккуратно заправляют их части тела внутрь, как только является попытка выпростаться из прокрустова ложа. И еще одну грань свободы показывают танцовщицы: лежа на авансцене к нам спиной, они изображает восторг перед океаном, который распахнулся перед нами. Стихия, море, водный мир подчиняет нас, дает чувство блаженной несвободы и зависимости от благоволения Посейдона. Одно дело – несвобода от принуждения, совсем иное дело - добровольное отдача своего тела стихии, тому, что больше тебя, огромной бесконечной силе космоса, в которой плаваешь, хранимый необъятной волей провидения.
Удачей лаборатории стал моноспектакль "Волшебный холм" артиста Омского театра кукол Дмитрия Войдака. Артист "формировал" волшебную среду из самого себя, своего тела, голосовых возможностей, татуировок, складок и карманов плаща. Артист уподоблен самому Андерсену - создателю, делающему из своей жизни сказки. "Волшебный холм" - сказка об антимирах: здесь действует разная нечисть и хтонь, причем создателям важно проявить сочувствие к комедийным чудовищам - как говорится, и нечисть любить умеет. На волшебном холме собрался карнавал смерти, совет гротесковых страшилищ. Козодой, пародируя Чужого, словно выбирается из грудной клетки артиста. А смешной дряхлый скелетик приехал на драндулете, причем сросся со своим средством передвижения, в речи и поведении его всё дрожит, чахнет, как дрожит и чахнет его машинка на добром слове. Самый главный тролль на волшебном холме разыскивает себе новую невесту, но его ужасный статус разрушается присутствием сынка - вохляка, недоросля, заторможенного, невразумительного, уныло-инфантильного. Сказка Андерсена в исполнении Дмитрия Войдака оказывается напоминанием о том, что каким бы исчадием ада ты ни казался, но кто-нибудь непременно выдаст твое несовершенство, разоблачит твое тщательно хранимое реноме. Чудище это всегда смешное чудовище. Вопрос, как разглядеть эту прореху на теле, внушающем ужас.
Олег Теплоухов со студентами омского университета показал "Оле-Лукойе", там мне показалась важной тема апологии профессии артиста. "Я ни к кому не прихожу за деньги" - говорит сонное чудище Оле, даруя сказки детям. Дедушка осуждает Оле, пытается цензурировать его фантазию, запрещает сновидение. Тогда Оле говорит: "Рассказывай сам", и становится понятно, что рассказывание истории - это привилегия художника, его самооправдание. У художника монополия на творчество, и попытка сказать искусству "стоп" это все равно что попытаться остановить или изменить характер сновидения.
Были две попытки сделать "Тень" от того же Олега Теплоухова и от артиста Омского ТЮЗа Максима Пешина. Тут задача была любопытной - как не подменить смысл, как забыть о существовании пьесы Шварца, ведь Андерсен даже не догадывался о темах XX века. Усилия постановщиков были направлены в сторону того, как созревает насилие, как формируется зло, как завоевывает и повелевает тень; механизм, физиология, патология подчинения. Актерски это как раз было сделано очень здорово, а у эскиза Пешина была любопытная деталь: грим словно был разделен между двумя артистами на роль Тени и Ученого - если совместить оба грима (половинки усов, брови, цвета и проч.), то выйдет полноценная маска. А так - это разделенный андрогин. Сложнее было объяснить пассивность Ученого, отсутствие у интеллигента сопротивления насилию. Ученый пишет красивые слова и поклоняется идеалам, словам с большой буквы, и, видимо, в этом таится причина его духовного безволия. Идеализм, прекраснодушие порождает тирана. Андерсеновский Ученый еще не способен сказать "Тень, знай свое место". Он может только повторять "Это уже слишком", и ничего не предпринимать, терпя, терпя, терпя.