Что мне кажется особенно важным в спектакле Максима Диденко "Чапаев и Пустота" в театре "Практика"?
Прежде всего, прямой ответ на насущный вопрос о сакральности и профанности мифа. Что остается от мифологии, когда она разоблачена, когда она неактуальна? Где остается жить миф, когда он со сменой господствующей идеологии теряет свои уютные квартиры?
В первом акте герои Пелевина в "Практике" еще хоть как-то напоминают героев Гражданской войны - некоторыми элементами в диких фантазийных костюмах в стилистике киберпанка. Деконструкция Пелевина накладывается на деконструкцию режиссерскую, и зомбовидные, напомаженные как японские куклы персонажи, танцующие танец пого, показывают нам, в каких разъятых, полиморфных формах может существовать сегодня эксгумированная мифология прошлого. Миф не реконструируется в старых формах, он словно губка вбирает в себя дух уходящего времени, являя собой многослойный пирог киберпанка, где то тут, то там проглядывают обрывки различных текстур. Чистая реконструкция невозможна, наше восприятие делает пепел прошлого строительным материалом для настоящего. И ужас нашего сознания выражает себя через пелевинский эпиграф: "Глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный живой поток, поднятый моей волей и мчащийся в никуда по багровой закатной степи, я часто думаю: где я в этом потоке?" Так много цивилизации за нашей спиной, что все сложнее ее стратифицировать, чтобы в самом деле осознать точку моего присутствия в сгущающемся историческом потоке.
Когда умирает последний большевик, его история сжигается, становится дзен-буддистским облаком, мотыляющемся в твоем сознании. Наркотическая реальность 1990-х, которую идеально воплотил Пелевин в своей прозе, сегодня, скорее всего, также может помочь нам выжить, так как писатель дает опыт примирения с омерзительной действительностью без закона и смысла, без стратегии и замысла. Все происходит в твоем сознании, реальности не существует - она привиделась нам в сновидении. И казачья песня "Ой то не вечер" оказывается в спектакле буддийской мантрой, уходящей во фрактал - причем совершенно естественно.
"Чапаев и Пустота" - это очень чистый, отмеренный словно по линейке спектакль. Спектакль чистого цвета: первый акт красный, второй акт - бело-желтый, третий - синий. Первый акт музыкален, второй драматичен, третий пластичен. Максим Диденко предлагает нам собственную стратегию выживания: пережить время эстетически, через созерцание цвета, звука, материи, формы. История самосжигается, мифы переплавляются, оставляя нам наслаждение символами и формами с постоянно меняющимся содержанием или вовсе без оного.
Прежде всего, прямой ответ на насущный вопрос о сакральности и профанности мифа. Что остается от мифологии, когда она разоблачена, когда она неактуальна? Где остается жить миф, когда он со сменой господствующей идеологии теряет свои уютные квартиры?
В первом акте герои Пелевина в "Практике" еще хоть как-то напоминают героев Гражданской войны - некоторыми элементами в диких фантазийных костюмах в стилистике киберпанка. Деконструкция Пелевина накладывается на деконструкцию режиссерскую, и зомбовидные, напомаженные как японские куклы персонажи, танцующие танец пого, показывают нам, в каких разъятых, полиморфных формах может существовать сегодня эксгумированная мифология прошлого. Миф не реконструируется в старых формах, он словно губка вбирает в себя дух уходящего времени, являя собой многослойный пирог киберпанка, где то тут, то там проглядывают обрывки различных текстур. Чистая реконструкция невозможна, наше восприятие делает пепел прошлого строительным материалом для настоящего. И ужас нашего сознания выражает себя через пелевинский эпиграф: "Глядя на лошадиные морды и лица людей, на безбрежный живой поток, поднятый моей волей и мчащийся в никуда по багровой закатной степи, я часто думаю: где я в этом потоке?" Так много цивилизации за нашей спиной, что все сложнее ее стратифицировать, чтобы в самом деле осознать точку моего присутствия в сгущающемся историческом потоке.
Когда умирает последний большевик, его история сжигается, становится дзен-буддистским облаком, мотыляющемся в твоем сознании. Наркотическая реальность 1990-х, которую идеально воплотил Пелевин в своей прозе, сегодня, скорее всего, также может помочь нам выжить, так как писатель дает опыт примирения с омерзительной действительностью без закона и смысла, без стратегии и замысла. Все происходит в твоем сознании, реальности не существует - она привиделась нам в сновидении. И казачья песня "Ой то не вечер" оказывается в спектакле буддийской мантрой, уходящей во фрактал - причем совершенно естественно.
"Чапаев и Пустота" - это очень чистый, отмеренный словно по линейке спектакль. Спектакль чистого цвета: первый акт красный, второй акт - бело-желтый, третий - синий. Первый акт музыкален, второй драматичен, третий пластичен. Максим Диденко предлагает нам собственную стратегию выживания: пережить время эстетически, через созерцание цвета, звука, материи, формы. История самосжигается, мифы переплавляются, оставляя нам наслаждение символами и формами с постоянно меняющимся содержанием или вовсе без оного.
