Донорство массовой культуры
Есть интересная тема: массовая культура, которая становится донором сюжетов, мотивов, сценарных ходов для авторского искусства. Через время, через расстояния контекст массовой культуры растаивает и то, что казалось расхожей схемой, обретает характер неожиданности.
Когда я занимался Розановым, я прочел массу пьес 1900-х годов драматургов, чьи имена давно и прочно забыты - репертуар Суворинского театра и Театра Корша, то, чем они жили в своей повседневной жизни. Много пьес, получивших Суворинскую драматургическую премию, которая гарантировала моментальную постановку в Малом петербургском театре. И могу сказать ответственно: мотив матери большого семейства, в финале падающей перед своими детьми на колени, - это общее место, штамп драматургии 1900-х годов.
Что естественно, поскольку в те революционные годы глобальной темой общественной мысли стало размежевание отцов и детей, прямое обвинение детьми отцов в грехах против юности. Обостренное, ранимое нравственное чувство детей, выросших идеалистами, унижено лицемерием и ложью отцов-прагматиков, отцов-броненосцев. И даже вот это кипучее "да чего же вы довели страну". У драматурга Косоротова в его пьесе "Весенний поток", которая шла в тридцати городах империи, революционное обновление общества полностью совпадает с сексуальным раскрепощением, и дети обвиняют отца в том, что он развратил их нравственность. Утверждая мерзость половой любви и недопустимость чувственных отношений в браке, лицемерно скрывая прелесть любви в семье, отцы только потворствуют похоти. Если "забирать" у семьи сексуальную культуру, унижать сексуальный инстинкт в себе, то семейная жизнь моментально заменяется любовью в доме терпимости. "Тюремщик! У тебя сбежало пять арестантов. Не лови, - не поймаешь!.." - кричат отцу дети, словно бы выскочившие из клетки наружу.
В этой схватке лживых отцов и испорченных, но мучающихся своей испорченностью детей естественным образом появляется мотив непрощенной вины матери. У матери (а значит, и у Богоматери) опускаются руки, она не знает, как примирить поколения и утешить своих детей. Когда нечего сказать и сделать, можно только повиниться.
Этот мотив матери, падающий на колени перед детьми, расхожий мелодраматический ход в массовой культуре 1900-х, для нас сохранился в пьесе Горького "Последние". Но расхожим он не кажется, напротив, - мощным сценическим эффектом и психологически мотивированным драматургическим аргументом. Нивелирующий контекст массовой культуры ушел, остался (якобы) оригинальный авторский почерк.
Когда я занимался Розановым, я прочел массу пьес 1900-х годов драматургов, чьи имена давно и прочно забыты - репертуар Суворинского театра и Театра Корша, то, чем они жили в своей повседневной жизни. Много пьес, получивших Суворинскую драматургическую премию, которая гарантировала моментальную постановку в Малом петербургском театре. И могу сказать ответственно: мотив матери большого семейства, в финале падающей перед своими детьми на колени, - это общее место, штамп драматургии 1900-х годов.
Что естественно, поскольку в те революционные годы глобальной темой общественной мысли стало размежевание отцов и детей, прямое обвинение детьми отцов в грехах против юности. Обостренное, ранимое нравственное чувство детей, выросших идеалистами, унижено лицемерием и ложью отцов-прагматиков, отцов-броненосцев. И даже вот это кипучее "да чего же вы довели страну". У драматурга Косоротова в его пьесе "Весенний поток", которая шла в тридцати городах империи, революционное обновление общества полностью совпадает с сексуальным раскрепощением, и дети обвиняют отца в том, что он развратил их нравственность. Утверждая мерзость половой любви и недопустимость чувственных отношений в браке, лицемерно скрывая прелесть любви в семье, отцы только потворствуют похоти. Если "забирать" у семьи сексуальную культуру, унижать сексуальный инстинкт в себе, то семейная жизнь моментально заменяется любовью в доме терпимости. "Тюремщик! У тебя сбежало пять арестантов. Не лови, - не поймаешь!.." - кричат отцу дети, словно бы выскочившие из клетки наружу.
В этой схватке лживых отцов и испорченных, но мучающихся своей испорченностью детей естественным образом появляется мотив непрощенной вины матери. У матери (а значит, и у Богоматери) опускаются руки, она не знает, как примирить поколения и утешить своих детей. Когда нечего сказать и сделать, можно только повиниться.
Этот мотив матери, падающий на колени перед детьми, расхожий мелодраматический ход в массовой культуре 1900-х, для нас сохранился в пьесе Горького "Последние". Но расхожим он не кажется, напротив, - мощным сценическим эффектом и психологически мотивированным драматургическим аргументом. Нивелирующий контекст массовой культуры ушел, остался (якобы) оригинальный авторский почерк.