Летом девять драматургов написали пьесы для большой сцены и аудитории десять минус, далее они дорабатывались в наших с Михаилом Бартеневым дискуссиях. Российский Молодежный театр, как и обещал, отобрал из них четыре и представил в эскизах. Теперь пьесы можно прочесть на сайте театра: https://ramt.ru/news/news-1122/#.X6F26isufDc Игорь Витренко, Александр Тюжин. «Вот возьму и нарисую»
Это такой детский «Носорог». Девочка Ариша рисует в волшебном альбоме и замечает, как ее художественные образы меняют облик города. Сатирические гротескные изображения воплощаются в реальности, и случается перевертыш: материализованные карикатуры на людей делают их обладателей особенными, исключительными. Детская игра превращается во взрослую антиутопию: что делает власть с человеком. С одной стороны, мутирует сам невинный ребенок, вдруг получивший право власти над людьми. С другой, мутирует сознание измененных персонажей, вдруг получивших статус исключительности – они чувствуют себя хозяевами мира и хозяевами своих создателей. Все при этом хорошие, добрые люди: поставленные в ситуацию социального неравенства, они обнаруживают в себе монстра. Кроме всего прочего, тут возникает и тема ответственность художника за творение, и горькая насмешка над параксизмами толерантности.
«Василисса» Марии Малухиной
Дань увлечения драматурга языческой темой, несувенирным фольклором. Девочка живет между двух миров – человеческого и лесного, она чувствует соприродность с хозяевами леса, обнаруживает в себе навык волшбы. Бежит в лес, проходит через испытания и разных волшебных существ для того, что обрести свое истинное Я. Право на самоопределение для ребенка (мнимые родители покорно отпускают ее к настоящим) грозит, тем не менее, более сложной проблемой: обрести себя не так сложно, как оказаться в плену у собственной природы, которую уже не поменяешь. Быть кентавром, Шент Те и Шуи Та в одном теле, – весьма непросто и больно. Тем более, для ребенка. Откуда мы есть, кому принадлежим? – недетские вопросы для ребенка. Девочка жила на задворках, думала, что мир с овчинку, а путешествие вдруг раскрыло перед ней огромность вселенной, в которой так сложно найти свое место.
Эскиз Филиппа Гуревича раскрыл в тексте мощный комедийный потенциал. Это может быть не про хтонь, не про архический ужас, а про веселых монстров. Страшилка в духе Бертона, пьеса эпохи Netflix, волколак, похожий на солиста группы Rasmus. В лесу царят бандитские законы войны всех против всех, а люди, с лесными чудищами сражающиеся, похожи на футбольных фанатов с кричалками.
«Егор, где ты?» Ольги Потаповой
Главный герой Егор, изувеченный автоматизмом и воспитательной репрессивностью взрослых, оказывается словно в мире квеста, из которого надо выбраться самостоятельно. Это мир брошенных детей, людей, вещей. Мистическая яма – комната забытых вещей, в которую проваливается молодой человек. Здесь хватает и критики взрослых, и разговора о необходимости самоопределения. Егор кричит: «Сам буду себя искать!», - и это спонтанная фраза оказывается началом одинокого самопознания вслепую. Эскиз Елизаветы Бондарь намекает на стиль: эстетику пьесы можно найти в мирах Линча и Миядзаки. В мире «потеряшек», материализованном на сцене РАМТа, еще можно было обнаружить и разбитый советский памятник: потеряться могут не только люди, но и эпохи.
«Обнимательная машина» Маргариты Кадацкой
Девочка попадает из города в деревню, она изувечена гиперопекой родителей, пытающихся испытать на ней все советы по воспитанию детей от всех коучей разом. Технизированный ребенок одержим изобретением обнимательной машины, потом что, прежде всего, ей не хватает банальных объятий. Обнимательная машина оказывается мечтой, утопией, когда рядом есть настоящая корова, и два одиночества пересекаются. Режиссер Евгений Маленчев и художник Анастасия Бугаева расположили героев в мешках-креслах, которые комфорты и современны, но, сидя в них, персонажи лишены возможности обниматься. Артисты существуют в дерганном физическом рисунке, они прыгают и бесятся, пытаясь найти дорогу к эмпатии. Сперва в драматургии говорили о некоммуникабельности, потом о потере коммуникации, потом о поиске контакта, теперь о невозможности эмпатии. Человек говорит коровам: «Эволюционируйте, потом поговорим», забывая о том, что эволюция для человека принесла не самые благостные плоды.
