Хочу вернуться в лето и вспомнить программу фестиваля "Толстой" в Ясной Поляне.
Спектакль в поле «В. м. и п. с. с. ж. н. м. м. с. и н. с», что делали Семен Александровский и Михаил Дурненков, реализовывал смысл пословицы "Жизнь прожить - не поле перейти". Зрителей разделяли на две группы и распологали по разным сторонам холмистой пашни, которую вспахивал в свое время Толстой. Медленно мы понимали, что мужская группа, возглавляемая Иваном Николаевым, идет через все поле навстречу женской под предводительством Алены Старостиной. Проходя через стадии (в заголовке спектакля - шифр, который оставил Лев Толстой для невесты Софьи и та его разгадала), артисты произносили один и тот же текст. Сперва читались цитаты из книги афоризмов "Путь жизни", где поздний Толстой достигал крайне высокого уровня идеализма и утопизма, радикальности мышления, иной раз доходящей до смешного. Вторая часть монолога - текст, написанный Михаилом Дурненковым, в основе которого возведенные в пафос велеречивого поэтического высказывания ссоры и конфликты внутри современной семьи. Возникающий параллелизм порождает ощущение, что семейная утопия начала XX века никуда не девается, а продолжается в веке XXI. Пытаясь найти новый пафос в семейных отношениях сегодня, герои впадают в дидактику и проповедничество в духе Ивана Вырыпаева, тексты которого пьеса Дурненкова явно пародирует, а порой и цитирует. И дело не только в параллелизме прекрасного Толстого и прекрасного Вырыпаева, а дело в том, что, пытаясь найти этот новый пафос, мы по-прежнему впадаем в радикализм и фундаментализм высказывания, где вместо живой ткани жизни - неорганичная структура утопической концепции. Хочется семью без концепций, но ведь надо вписываться в модные тренды, в проблематику современности. Равноправие полов, разделение мусора, распределение обязанностей, финансовая ответственность и финансовое неравноправие полов, брак без обязательств, "слинги и развивашки", нельзя произносить слово "любимка" - современный мир, не взирая на свою продвинутость, при остраненном взгляде выглядит точно так же утопично, как иллюзии Льва Толстого о возможности заниматься сексом только ради рождения детей, исключая наслаждение. Ничего не меняется, утопии по-прежнему нами правят. Ну и, разумеется, группы, встретившись глазами в точке возможного соединения, не сливаются, а расходятся.
В квесте для детей «Война и мир» Аля Ловянникова предлагала детям, еще не читавшим эпопеи, погрузиться телесно в состояния книги - было радостно видеть, как детки лежали на сене и вглядывались в небо Аустерлица, пытались найти что-то на карте пылающей в войне Европы, танцевали на балу Наташи Ростовой и распознавали спрятавшихся французов на яснополянском огороде в кустах клубники и капусты.
В работе Алексея Размахова «Детство» реализовался опыт лаборатории "Акустическая читка" в ЦДР под руководством Владимира Панкова. Зрителя заводили в саму гущу дикорастущего сада и там в чащобе наполняли аудиторию звуками и видениями детства. Таинственный лес и мир скрипов и звуков оказывался музыкой очаровательного, волшебного, какого-то правильно устроенного детства. Спектакль, где можно было увидеть синего зайца и услышать, что "если есть без хлеба, рухнет мир", оказывался рассказом о счастливом детстве, пробуждающем волю к творчеству.
Абхазский спектакль Русского театра Сухума "Хаджи-Мурат" (реж. Адгур Кове) поразил синтезом визуальных эффектов, невербальных приемов и этнического звучания. Сражение здесь было представлено в виде кавказского танца, а война оказывалась бессмысленной бойней. Мысль Толстого о безрезультативности государственного насилия продолжалась в XX век: здесь была важен параллелизм между Хаджи-Муратом, преданным русским царем, и мучающимся в теплушках кавказским народом, отправленным сталинизмом в Сибирь.
Любопытным был спектакль «Пятница. Досужие разговоры в ожидании гостя» Ирины Кудряшовой и тульского фольклорного ансамбля «Вереница». Работа построена на основе воспоминаний яснополянских крестьян, записанных уже в советской послевоенной реальности. Здесь былит говор, пляски, фольклорные игры; фигуры Льва Толстого и Софьи были сделаны в виде больших кукол, собранных из подручных средства, вроде веника, тазика и мотков соломы. Ну а лицо Толстого - это, понятно дело, зеркало. Крестьяне называют Толстого "Лёвой Николаичем" и говорят, что он "басурманином был", не дозволял в церкву ходить. Поразительно, что крестьяне вообще ничего не говорят о советском, напротив, "вспоминают" о "хранцузах" - так консервируется народное сознание, словно не замечающее реальности, но помнящее прошлое, даже то, которого не видели. В финале кукла Льва Толстого раздает зрителям колоски и весь зрительный зал зашелестел и процвел.
Ну а про краснодарского "Дьявола" Дениса Хусниярова и Аси Волошиной я уже как-то писал. Спектакль отличнейшим образом прошел в Поляне, расположившись прямо на ковре из травы, и над артистами склонялись вековые деревья и летали шумные птицы.
