Интересный герменевтический сюжет
В номере журнала "Театр" за 1993 год, который начинается фотографиями разрушенного Белого дома, Борис Зингерман (выдающийся театровед советского периода), уже написавший кучу книг, под конец жизни домысливает чеховский сюжет. Параллельно активно осваивает вывалившиеся на тот момент в печать републикации российских религиозных мыслителей.
Зингерман размышляет, в том числе, о слиянии двух мотивов: мечтании о будущей жизни и мотива искупительной жертвы. За право одних мечтать о светлом будущем, ясное дело, расплачиваются Фирс, Иванов, Треплев, дядя Ваня и Тузенбах.
Так, по мнению Зингермана, мыслит Чехов. Зингерман, живущий столетием позже, сознается - какая заветная эта мысль в бесперспективном 1993 году!, когда разваливается всё, что еще не развалилось само, - что в этом чеховском слиянии двух мотивов проживет Россия весь XX век и три советских поколения: "целый народ был принесен в жертву прекрасному будущему и мечтам о лучшей жизни, облеченным в форму государственной доктрины. Прошло меньше ста лет, и поэтический "ритуал ожидания" превратился в "невроз ожидания", которым, по утверждению психологов, страдает большая часть общества".
Красивое и горькое мышление. Тут Чехов оказывается невинным ответчиком за историческую интонацию русского XX века и длительную перспективу потом. У кого-то недавно была мысль, что ранее трудно было представить, что песня "Мы ждем перемен" останется главным политическим хитом и песней протеста вплоть до конца 2010-х.
Ритуал ожидания выродился в невроз ожидания. Звучит очень по-беккетовски.
