Лавр и Красный вольфрам
Рассказываю на канале "Культура" о спектаклях:
- “Лавр” по роману Евгения Водолазкина, режиссер Эдуард Бояков, МХАТ им. М. Горького
- “Красный вольфрам”, Электроламповый завод, автор - Сергей Никитин – Римский.
Category: производство
Category was added automatically. Read all entries about "производство".
"Красный вольфрам", Электрозавод
«Красный вольфрам» на Электрозаводе, сделанный, казалось бы, не театральными средствами, произвел очень сильное и глубокое впечатление. Думаю, что это вообще один из лучших променадов. Здесь происходит самая настоящая склейка времен. Мы ходим по руинированному Электрозаводу и вспоминаем историю советского технического прорыва и совершенно не знаем, как к ней сегодня относится. Индустриализация оказывается простым воровством технологий, промышленным шпионажем: идея красного вольфрама «перетекла» в СССР через немецких рабочих-коммунистов, поверивших в коммунистическую идею, но выдавленных из страны правящим классом Германии. Великое прошлое оказывается утопией, облаком прекрасных воспоминаний, которое распадается при обнаружении печальной участи немецких рабочих в 1930е. Дружба, взаимопомощь рабочего класса в ленинских 1920х натыкается на истребление самого духа труда сталинского времени. Сперва немцы не согласны с советскими очередями и разницей в питании и бытовых условиях, затем добровольно эмигрировавших немцев принуждают к советским житейским нормативам, затем уничтожают несогласных, затем репрессируют вообще всех героев индустриализации. Утопия и распад утопии, запустение Электрозавода, плесень истории захватывают дух тех, кому достались руины прогресса, прибитый пепел исторических костров. Здание Электрозавода – на грани исчезновения.
Театр нечасто обращается к истории науки. У нас вообще слабо, в отличие от Запада, развит музейный сектор истории промышленности и науки. И этого позитивного знания в театре хочется все больше и больше. Познавательная функция театра очень востребована.
Блестящий научный и артистический комментарий к эпохе от знатока, историка Сергея Никитина-Римского. Гида отличает легкость и летающая походка, летучесть, беглость мысли, широта сопоставлений. В картину российско-немецких контактов удалось вписать даже приятеля Брехта Вальтера Беньямина и Александра Солженицына, интересовавшегося трейд-юнионизмом. Такая смычка рабочего класса, философских, социологических и художественных идей дает возможность не сгущать в мысли о прошлом только в теме репрессий. Увы, да, таков печальный конец утопии. Но спектакль как бы хочет сказать и другое: да, утопия скончалась, да, индустриализация была не вполне этически оправданной, но ведь была, сияла утопия, жил, кипел, бурлил рабочий класс, была возможность единства российского и немецкого пролетариата в труде. Вилли Кох, Франц Гайслер и Ганс Ольрих были советскими рабочими. Интернационализм работал! Красный вольфрам сиял, пробивая луч света в царстве тьмы!
И, вместе с тем, очевидны и артикулированы выводы: промышленный шпионаж советской разведки тормозил развитие советской науки, собственных разработок, сама возможность легко заимствовать не давала развиваться отечественной школе, обесценивала интеллектуальную собственность.
Это иммерсивный и партиципаторный спектакль: здесь роли раздаются зрителям, и только так, через присвоение материала, можно прочувствовать величие и трагизм эпохи, историю, прошедшую катком по жизни людей. Спектакль «Красный вольфрам», вернее, способ его организации дает, кроме всего, повод к размышлению над свойствами документального спектакля. Я даже проверил у организаторов: действительно, большинство материалов для работы было взято из архивов дел репрессированных. Как ни странно это осознавать, но судебные документы сохранили гораздо больше реальности и повседневности, нежели плакатные тексты газет и брошюр эпохи соцреализма. Реальные дела, документы следствия оказываются самой подробной и точной кардиограммой 1930х. Из них извлекается повседневность, а не из сфабрикованных медиа той эпохи. Мне кажется, это довольно важно зафиксировать для практики театральной документалистики сегодняшнего дня.
#КрасныйВольфрам
Театр нечасто обращается к истории науки. У нас вообще слабо, в отличие от Запада, развит музейный сектор истории промышленности и науки. И этого позитивного знания в театре хочется все больше и больше. Познавательная функция театра очень востребована.
Блестящий научный и артистический комментарий к эпохе от знатока, историка Сергея Никитина-Римского. Гида отличает легкость и летающая походка, летучесть, беглость мысли, широта сопоставлений. В картину российско-немецких контактов удалось вписать даже приятеля Брехта Вальтера Беньямина и Александра Солженицына, интересовавшегося трейд-юнионизмом. Такая смычка рабочего класса, философских, социологических и художественных идей дает возможность не сгущать в мысли о прошлом только в теме репрессий. Увы, да, таков печальный конец утопии. Но спектакль как бы хочет сказать и другое: да, утопия скончалась, да, индустриализация была не вполне этически оправданной, но ведь была, сияла утопия, жил, кипел, бурлил рабочий класс, была возможность единства российского и немецкого пролетариата в труде. Вилли Кох, Франц Гайслер и Ганс Ольрих были советскими рабочими. Интернационализм работал! Красный вольфрам сиял, пробивая луч света в царстве тьмы!
И, вместе с тем, очевидны и артикулированы выводы: промышленный шпионаж советской разведки тормозил развитие советской науки, собственных разработок, сама возможность легко заимствовать не давала развиваться отечественной школе, обесценивала интеллектуальную собственность.
Это иммерсивный и партиципаторный спектакль: здесь роли раздаются зрителям, и только так, через присвоение материала, можно прочувствовать величие и трагизм эпохи, историю, прошедшую катком по жизни людей. Спектакль «Красный вольфрам», вернее, способ его организации дает, кроме всего, повод к размышлению над свойствами документального спектакля. Я даже проверил у организаторов: действительно, большинство материалов для работы было взято из архивов дел репрессированных. Как ни странно это осознавать, но судебные документы сохранили гораздо больше реальности и повседневности, нежели плакатные тексты газет и брошюр эпохи соцреализма. Реальные дела, документы следствия оказываются самой подробной и точной кардиограммой 1930х. Из них извлекается повседневность, а не из сфабрикованных медиа той эпохи. Мне кажется, это довольно важно зафиксировать для практики театральной документалистики сегодняшнего дня.
#КрасныйВольфрам
Возвращение с фабрики
© Лоуренс Стивен Лаури. Возвращение с фабрики. 1930
Манифест ТРИВА
Оригинал взят у 
mi3ch в Манифест ТРИВА
mi3ch в Манифест ТРИВАГруппа ТРИВА — это фотографы Владимир Воробьев, Владимир Соколаев и Александр Трофимов, работавшие на рубеже 70–80-х годов при Кузнецком металлургическом комбинате (КМК).
Участники ТРИВА не расставались с камерами и за пределами завода и рабочего дня. На снимках повседневные сценки на улицах Новокузнецка 80-х годов.
Принципы, по которым снимали фотографы ТРИВА, — отказ от ретуши и кадрирования отснятого материала. Но главное — полный отказ от постановочных кадров. Все, что происходит в кадре, происходит на самом деле; человек с камерой никогда не подсказывает героям, как делать это фотогеничнее, и не просит повторить упущенный им момент. Принцип невмешательства был весьма нетипичен для официальной советской фотографии. «В СССР 90 % газетной фотографии снимались как кино, начиная с подбора реквизита, — комментирует куратор выставки Евгений Иванов. — Надо снять героя-тракториста? Переоденем его и поставим не возле трактора, на котором он работает, а возле нового трактора. От фотографа требовалась не реальная жизнь, а жизнь такая, какой она должна быть, отредактированная в идеологических целях».
Это фото — слегка абсурдистское и сюрреалистичное — выглядит задуманным специально, но это не так. На нем изображен мастер, пришедший в цех КМК чинить часы, но у коксовой батареи местами выделяется газ, от которого человек пьянеет. Опьяневший мастер вышел на улицу, чтобы прийти в себя на свежем воздухе.
В начале 1982-го партийные чиновники и КГБ заподозрили в стилистике ТРИВА очернение социалистического образа жизни. В итоге фотографы были отстранены от работы на КМК и вынуждены были уничтожить часть своих архивов.
( Collapse )
Участники ТРИВА не расставались с камерами и за пределами завода и рабочего дня. На снимках повседневные сценки на улицах Новокузнецка 80-х годов.
Принципы, по которым снимали фотографы ТРИВА, — отказ от ретуши и кадрирования отснятого материала. Но главное — полный отказ от постановочных кадров. Все, что происходит в кадре, происходит на самом деле; человек с камерой никогда не подсказывает героям, как делать это фотогеничнее, и не просит повторить упущенный им момент. Принцип невмешательства был весьма нетипичен для официальной советской фотографии. «В СССР 90 % газетной фотографии снимались как кино, начиная с подбора реквизита, — комментирует куратор выставки Евгений Иванов. — Надо снять героя-тракториста? Переоденем его и поставим не возле трактора, на котором он работает, а возле нового трактора. От фотографа требовалась не реальная жизнь, а жизнь такая, какой она должна быть, отредактированная в идеологических целях».
Это фото — слегка абсурдистское и сюрреалистичное — выглядит задуманным специально, но это не так. На нем изображен мастер, пришедший в цех КМК чинить часы, но у коксовой батареи местами выделяется газ, от которого человек пьянеет. Опьяневший мастер вышел на улицу, чтобы прийти в себя на свежем воздухе.
В начале 1982-го партийные чиновники и КГБ заподозрили в стилистике ТРИВА очернение социалистического образа жизни. В итоге фотографы были отстранены от работы на КМК и вынуждены были уничтожить часть своих архивов.
( Collapse )
О романе Александра Бека "Новое назначение"
Прочел роман 1965 года одного из самых значительных советских партийных писателей - «Новое назначение» Александра Бека. Оказалось чтением увлекательным. Написано здорово, хорошая забытая литература, упавшая навсегда с крушением строя, который она поддерживала – даже не взирая на то, что роман был опубликован в России только в перестройку. Здесь, прежде всего, любопытна типология человека советской эпохи.
«Новое назначение» - это кризис производственного романа. Чуть позже кризис этого важного жанра («книги про завод», как сказано в пьесе Розова «С вечера до полудня») компенсируется в производственной драматургии. Но тут весь литературный интерес заключается в том, что роман о развитии черной металлургии превращается в сагу умирания отлученного сталинского министра-металлурга. Производственный роман превращается в роман о поломке тела, и методы описания причуд производства сменяются на методы изучения биологии человеческого организма, ее фатальных изменений в связи с ходом болезни. Фокус писателя, писавшего эпос из эпохи индустриализации, смещается в сторону конкретного человека-машины, внезапно заболевающего. В каком смысле это тот «Раковый корпус», когда на примере ракового больного описывается рак страны.
Так и тут: крушение могучей телесности министра металлургии Онисимова означает крушение сталинской модели управления, отступление позиций сталинской революции в области тяжелой промышленности.
Сюжет таков: министр Онисимов, поставленный Сталиным руководить черной металлургией, идеально, не щадя живота своего исполнявший свой долг, внезапно переведен послом в Тишляндию (угадывается Финляндия). Там он узнает о ликвидации сталинских министерств и централизованной системы экономики и от безделия и бессмысленности своего нового существования заболевает. То ли рак легких, то ли другая болезнь быстро скашивает могучего управленца вместе с делом, которому он предан.
Интересно, как Александр Бек описывает характер Онисимова и его взаимоотношений с родными, близкими. Онисимов - аскет в сталинских традициях: солдатская форма одежды, курение, жесткие кресла, поразительная работоспособность, никакого быта и использования служебного положения. Жена - эпизод в жизни Онисимова. Она нужна главному герою в жизни исключительно для создания комфортных условий проживания и слежения за приготовлением горячего обеда (есть кухарка). Онисимов живет в доме на набережной, очевидно. Отношения отца и матери с сыном исчерпываются проверкой книги Ленина, которыйсын взял почитать. Мать ругает сына: взял почитать и не вернул - а вдруг родителям захочется вечерком почитать Ленина? Мать очень обеспокоена маргиналиями сына в томике Ленина - правильные ли цитаты выбрал сын? Изучает ли сын Ленина всерьез или же он просто нахватался цитат? Правильно ли сын прочел труды Ильича? Единственный момент, когда сын и умирающий отец остаются вместе наедине: 15-летний Андрюша и отец вместе читают «Что делать?» Ленина. Всё, больше общения нет. Отец все время боится к сыну прикоснуться - боится избыточной ласки, избаловать ребенка. но прикоснуться хочет.
Онисимов пытается и в отношении своей болезни дойти до самой сути. Он, лишенный дела, начинает разбираться в ней, как ранее разбирался в металлургических процессах. Жена диагностирует: муж первый раз заплакал.
Интересно, что Онисимов никогда вопросов государству не задает. Он всегда подчиняется воли партии и правительства, даже не пытаясь задать вопрос, а почему, собственно говоря, он смещен. Даже религиозный человек так богу не доверяет, как доверяет Онисимов государственной машине, которая оказывается в этой связи этакой музыкой сфер, к которой никаких нет ни претензий, ни вопросов, ни комментариев. Там лучше знают.
Интересен вопрос репрессий. Онисимов знает, что его брат был расстрелян как враг народа вместе с женой брата и затем посмертно реабилитирован. Он опять же не задает вопросов по поводу целесообразности этого деяния. Знание о расстреле брата живет в его сознании как информация. Когда Сталин в послевоенные годы призывает Онисимова к руководящей деятельности, Онисимов тут же подает ему записку: «Я обязан вас проинформировать, что мой брат осужден как враг народа». Сталин пишет ему: «Вы друг мой. Забудьте о брате». И Онисимов забывает.
И вот поймите, тут очень важно это осознать. У Онисимова в романе нет человеческого общения с родными и с собой не потому, что писатель Бек не умеет этого описать (ну, скажем, как средневековые живописцы не умели рисовать детей или как Марютка из повести Лавренева). В том и дело, что умеет. Повторяю, Бек – очень хороший писатель. В том и дело, что система взаимоотношений была такова – Бек тут реалист, он описывает типическую модель. И, мне кажется, это нужно читать сегодня – чтобы понять, чем наше время отличается от сталинского и почему не надо туда возвращаться.
P.S. Очень распространенная тема советской литературы: это работа, не взирая на физическое недомогание, усталость. Эта тема - красной нитью, вплоть до "Так, победим!" Михаила Шатрова.
Настоящий Разрушенск-Брокенвиль
Нас взяли в телевизор, мы - пристойная вещь
Еду в метро, вижу женщина вписывает в клеточки сканворда знакомое до боли слово. Т-Е-А-Т-Р-О-В-Е-Д. Смотрю, какого определение слова: "Знаток сценического искусства". Спинка у меня прямо выпрямилась.
Помню, как Саша Архипов долго восхищался и ухмылялся этой песенке, укрепившей его личную самоидентификацию:
Престижные профессии как бы.
Помню, как Саша Архипов долго восхищался и ухмылялся этой песенке, укрепившей его личную самоидентификацию:
У Оксаны металлург, у Арины драматург, у Наташи есть нефтянник, есть продюссер у Татьяны...
Престижные профессии как бы.
