Пару недель назад был в Анапе, где артисты Краснодарского молодежного театра, Нового театра кукол и Тарского театра драмы упражнялись в опыте променад-театра на территории опустевшего пионерского лагеря. Режиссеры - Даниил Безносов, Павел Пронин, Павел Зобнин и Константин Муханов, а также художник Никита Сазонов.
Тема выбрана самая анапская - 12 подвигов Геракла, здесь обнаружен так называемый "склеп Геракла" в доме древней Горгиппии, которая была на месте Анапы в античное время.
Переходя из пространства в пространство, а также из раннего вечера в ночь, часа за два с половиной были показаны почти все подвиги. В качестве склейки всех кусков выступал одержимый, пародийный экскурсовод "контактного" музея-зоопарка. Он водил группку зрителей во Всемирный день Геракла по территории, где всякий раз мы опаздывали на мгновение, были на шаг позади: Геракл был, но ушел, и мы видим последствия его поступков. Все куски, как правило, шли по линии демифологизации, что вполне естественно для нашего неэпического времени. Кроме, пожалуй, двух самых сильных историй.
"Немейский лев" разворачивался на свежем воздухе, у садовой дорожки, обозначавшей посадочную полосу заброшенного аэродрома. Как может сегодня существовать древний миф? В качестве доброй и страшной сказки на ночь, которую рассказывает дедушка внукам. Тайная вечеря с двумя отроками, простая пища и неспешный разговор, и за пределами суровой сокровенной беседой остается унылая реальность деда - перебранки с женой и повседневный бессмысленный труд. Дед, рассказывающий сказку о том, как Геракл поборол Льва, в повседневности существует как скромный, тихий Сизиф, ежедневно убирающий листья с посадочной полосы, тщетно ожидающий прибытия небесных суден и сообщающий в глухой космос о готовности полосы. А что делает молодой герой, что может сделать в мифологическом выражении внук скромного героя, далекий наследник мифа? Мальчики, выслушав сказку, не имеющие возможности реализовать свой мужской героический потенциал, убивают кошку, "повторяя" на своем уровне подвиг Геракла и проверяя смысл слов деда. И тут рождается новый миф, и вместе с ним убийство порождает чувство вины и стыда, и это как раз самое то, что нужно, чтобы начать действовать героически: внук "Сизифа" продолжает его дело - безнадежно и тщетно убирает посадочную полосу, прибавляя к сообщению в пустой эфир слово "жопа", проверяя слышит ли его кто-нибудь во вселенной. Слышат. Вселенная всегда хорошо слышит. В кромешной южнороссийской тьме на полосу заезжает автомобиль, и фары, пронзающие темноту, означают вставший на курс самолет. Труд Сизифа оказался не напрасен.
Второй кусок из самых значительных - "Стимфалийские птицы". Мы видим не место боя Геракла с птицами. Мы оказываемся далеко от театра военных действий, где мужественные и не менее героические врачи спасают людей от налетов смертоносных птиц. Эскиз сделан в традициях больничного сериала, где операция приравнена к виртуозному шоу. По крыше периодически стучит дождь из гороха - это птицы швыряют свои металлические перья, и зрителю уже страшно за свое настоящее. Мелькает тусклый свет мобильников, на широком столе в сумраке забрызганные кровью простыни, жуткие инструменты врачей. Пациенты - ветхие деревянные брусья, вырванные откуда-то "с мясом", со ржавыми искореженными гвоздями. Их бережно, на окровавленных простынях, приносят на операционный стол санитары, и над ними начинают свое колдовство опытные сочувствующие врачи: гвозди выдирают, кусочки отпиливают, зияющие раны перебинтовывают. Больно, страшно, жутко - хоррор с подробностями, танцем врачебных рук, мельканием судорожного цвета. Героический поступок Геракла продемонстрирован не через демонстрацию подвига, а через отражение повседневности вокруг подвига, через труд скромных, словно негероических будней. Пока Геракл убивает птиц, эти лечат и лечат.
Вот сюжет с конями Диомеда. Неудержимые людоеды, кони в виде буйных молодых девиц, уже скованных, сломленных Гераклом. Перед нами сцена кормления чудовищ: работник приносит в вольер арбуз, и лошади медленно-медленно, вожделенно его разделывают, чтобы затем быстро-быстро пожрать, наслаждаясь хрустом разрываемой плоти и пьянея от запаха крови. После пожирания мяса является Геракл и уводит коней, взявшись одной рукой буквально за девичьи гривы. Звери извиваются и стонут, истерят и мучаются - и эта наглядное мучительство плоти должно, очевидно, вызвать у нас контрастное чувство сострадания к существам, не умеющим жить иначе, некровожадно, которые становятся жертвами своей необузданности, зова неукротимой, пышащей природы.
Метафорой безгероического времени становится сюжет о Критском быке. Факельное шествие выводит группу зрителей на плац, на место пионерской линейки, и античный церемониальный пафос вдруг становится очень похож на пионерский неоклассический парад, и тем самым снижается. Чувствуя неуместность пафоса в сниженной обстановке, Бык прерывает чтение своей биографии в ритме гекзаметра и переходит на вербатимную прозу, мельчая от героя до рядового гражданина. В совершенно искреннем жесте взывает к аудитории - где же герой, пришедший меня убить. Герой не обнаруживается, Геракла в современности нет, но Бык все равно падает замертво: даже если героя нет в настоящем, мифологический персонаж должен умереть, исполнив свою архетипическую программу.
Подвиг о яблоках из сада Гесперид решен через синтез галереи и театра. В кромешной темноте загорается внутреннее пространство садовой оранжереи, за которой мы наблюдаем снаружи через стекло. Райский сад внутри оранжереи обеззвучен, слова не доносятся до нас - но та реальность явно не подчиняется ремаркам гидам. Аудиальная информация одна, а визуальная информация - другая. Здесь режиссеры интересно исследовали свойство современного человека - частый рассинхрон аудио и видео (например, видео в ресторане или телевизор как фон). Но это разговор еще и том, что герой никогда не подчиняется тому, что о нем написано. Воровство яблок из сада Гесперид сродни лукавству супермаркетовского вора, пытающегося обойти хитрости охраны магазина - "добыть" на мифологическом, метафорическом языке означает всего лишь "своровать" на современном, простом. Легенды облекают простейшие действия в кокон многозначительных, неточных слов.
Были и комедийные, почти капустнические сюжеты - царство амазонок, где мужеподобные женщины уныло выполняют мужские функции (пить пиво и пялиться в телевизор) в то время, как мужчина-раб, привязанный на ошейник к проводам для сушки белья, усердно трудится на женском поприще. Или подвиг Авгиевых конюшен - в бассейне для мытья пионерских ног - превращается в пародийный политический диспут о дерьме: надо ли вообще вычищать говно или наше говно лучше всех говн мира. Закончилось все мифом об освобождении с отменным файер-шоу.
